Индустриальная волна: как появились массовое образование и линейное время

Многие явления и феномены индустриального общества, такие как массовое образование, нуклеарная семья или урбанизация, кажутся нам сейчас привычными и безусловно полезными. Элвин Тоффлер в своей книге «Третья волна» показывает их истинную природу и порою чисто функциональное назначение. Мы выбрали 5 феноменов индустриальной цивилизации, о причинах возникновения которых мы даже не подозревали.

Признанный американский футуролог Элвин Тоффлер считал, что медленно и эволюционно вызревающие технические изменения служат причинами для глубинных потрясений. В определенный момент они обрушиваются на людей и ввязывают их в необратимый процесс реформирования мировой инфраструктуры. При этом агенты предыдущей, затихающей волны активно препятствуют новшествам, пытаясь подавить инакомыслящих и вступая с ними в кровавые, драматичные конфликты. Но шум перемен невозможно заглушить — весь мир оказывается вовлечен в столкновение двух волн, где, как правило, побеждают проводники новых ценностей и технологий.

В своей книге «Третья волна» Тоффлер поделил всю историю человечества на три явно обозримых волны: аграрную, индустриальную и постиндустриальную. Вторая индустриальная волна началась на стыке XVII и XVIII веков. Окончательная победа индустриальной цивилизации состоялась примерно в 1955 году — именно в этом десятилетии количество американских белых воротничков и работников сферы обслуживания превысило количество синих воротничков. Конторских служащих стало больше, чем рабочих на производстве или в аграрном секторе. Весь мир преобразился и был вовлечен в новую систему производства и распределения материальных и культурных благ.

Многие изменения, которые привнесла вторая волна, сейчас кажутся нам настолько привычными и незаметными, что большинство людей даже не подозревает об их изначальной природе. Непререкаемая полезность, удобство или исторический контекст настолько сильно закрепились за ними в сознании людей, что жители индустриальной цивилизации позабыли о прагматичных и порою изощренных интересах индустриализаторов, которые инициировали эти начинания.

Первые владельцы шахт, заводов и фабрик в Англии обнаружили, что абсолютное большинство рабочих — бывших крестьян и ремесленников — совершенно невозможно приучить к пунктуальности, послушанию и выполнению тяжелой, однообразной работы перед станком или за конторским столом. Они оказались недостаточно приспособлены к работе в условиях индустриальной революции. Если бы всех этих людей можно было подготовить к изнурительному и монотонному труду еще в детском возрасте, то наполнение мануфактур пошло бы куда эффективнее.

Тогда было создано массовое образование, построенное по фабричной модели и включавшее в себя основы чтения, письма и арифметики, немного истории и других предметов. Это был «явный учебный план». Однако под ним находился невидимый, или «скрытый учебный план», который был куда более основательным. Он был направлен на приучение к беспрекословному выполнению указаний, однообразному выполнению заданий и привычке все делать в строгой привязке к времени. Детей звали на урок ударами колокола, который вторил заводскому гудку на линиях сборки из их будущей взрослой жизни. «Фабрики знаний» выпускали унифицированную рабочую силу, не ставившую под сомнение авторитет руководителя и подготовленную к изнурительному труду.

С тех пор образование претерпело масштабные изменения и обогатилось множеством различных профессий, которые требуются на современном рынке труда. Но именно сейчас массовое образование все активнее критикуется исследователями и самими участниками образовательного процесса. Делаются попытки его реформирования, часто связанные с составлением индивидуальной программы для учащегося и не подавления, а фокусирования на его персональных талантах и способностях.

Концепция непрерывного, линейного времени настолько сильно укрепилось в нашей жизни, что мысль о том, что относительно недавно могла существовать какая-либо другая концепция времени, кажется абсурдной. Тем не менее в доиндустриальную эпоху время часто представлялось в виде круга, а не прямой линии. У майя, буддистов и индусов время было круговым и вечно повторяющимся, история повторялась нескончаемо, и даже жизни могли повторяться через реинкарнацию. Вселенная находилась в постоянном движении внутри себя. Человек видел, как каждый год природа умирает и совершенно обессиленная затихает под зимним снегом, чтобы затем вновь возродиться в цвете своего былого великолепия. Он осознавал себя частью природы и тоже надеялся, что после смерти сможет возродиться, стать чем-то новым и прекрасным. Угасание жизни казалось неотвратимым и естественным процессом.

Концепция цикличного времени, которая нашла свое воплощение в индуистском понятии кальпы и встречается в трудах у Платона и Аристотеля, главенствовала в доиндустриальной Европе. До тех пор пока власть была сконцентрирована в земельных владениях, время ощущалось в изобилии и было связано с неизменным циклом земледелия. Но индустриализаторы, заинтересованные в синхронной и предсказуемой работе временной системы, продавили идею линейного времени. Им нужно было, чтобы рабочие приходили и уходили, работали и отдыхали «по гудку». Множество предприятий, зависящих друг от друга и интегрированных в единую производственную деятельность, должны были работать синхронно, чтобы избежать дефицита комплектующих или услуг. Повсеместное распространение получили наручные часы, миллиарды людей начали жить одинаковыми временными периодами, а разделение планеты на часовые пояса подготовило мировые экономики для включения в единый, глобальный производственный процесс.

В аграрную эпоху большая семья работала на своей собственной земле как самостоятельная производственная единица. Она производила достаточно благ, чтобы прокормиться и обеспечить излишками тоталитарного правителя — короля, епископа или боярина, которые осуществляли контроль над территорией. Обычно в большую семью входило несколько поколений родственников, которые жили под одной крышей, заботились о своих стариках и немощных, вместе боролись за выживание. Такая семья была малоподвижной — она уходила корнями в землю.

С приходом индустриализации большая семья начала распадаться под действием конфликтов, сломом патриархальных установок, изменением отношений к собственности и возрастному авторитету. Средства на пропитание теперь добывались трудом на заводах и фабриках, происходило отделение семейной жизни от трудовой. Социальные функции, бывшие когда-то в компетенции домочадцев (воспитание детей, лечение больных, забота о стариках), теперь были отданы на откуп специальным институтам: школам, больницам и богадельням. Соответственно менялись и ценностные ориентации. Семья должна была стать мобильной, готовой к трудовой миграции или банальному переезду. Перегруженная престарелыми родственниками, больными и увечными, а также большим количеством детей, большая семья была чем угодно, но только не мобильной ячейкой.

Постепенно произошел распад большой семьи, она разбилась, стала нуклеарной, то есть малой, состоящей из отца, матери и нескольких детей. Именно такая семья соответствовала вызовам времени, встраивалась в производственную систему и охотно вовлекалась в массовое потребление, которое стимулировалось правительствами во главе с индустриализаторами.

С приходом второй волны принципы фабричного производства повлияли и на сферу искусства. Ранее музыканты, художники, писатели искали себе покровителей и стремились к ним прикрепиться. Они работали на знать, церковь или королевские семьи. В новых условиях благополучие творческих людей во многом зависело от условий рынка и принятия широкой публикой. Работники сферы искусства начали ориентироваться на анонимного покупателя, с которым даже не были знакомы, а их творения стали выставляться в салонах, как и любые другие товары вроде одежды или техники. Это изменило саму структуру артистической деятельности

Один из ярких примеров — реформация оркестра. С приходом второй волны по всей Европе начали открываться концертные залы. Появились импресарио — профессионалы, которые устраивали концерты, финансировали создание музыки и через театральные кассы продавали билеты заинтересованным потребителям. Успех оркестра начал измеряться с помощью количественных характеристик — подсчетом занятых мест и заработанных денег. Соответственно, количество мест в зале начало увеличиваться. Чтобы охватить весь концертный зал, требовалась большая сила звука — в оркестр стали добавлять все новые и новые инструменты. Произошел сдвиг от камерных к симфоническим формам.

Во внутренней структуре оркестра также укоренились некоторые принципы фабричного производства. Раньше труппой руководил один из музыкантов, теперь же для этого понадобился специальный менеджер — дирижер, который не играл, а занимался исключительно руководством музыкантов. Оркестр был разделен на инструментальные группы, каждая из которых, наподобие разных цехов одного предприятия, вносила свой вклад в конечный продукт — музыкальное произведение. Исполненную музыку можно было растиражировать на компакт-дисках и охватить еще большую часть музыкального рынка. Таким образом становилась музыкальная фабрика.

Перед современным человеком простирается линия времени, которая безвозвратно стремится к его физической смерти. С самого начала своей жизни он попадает в систему негибких социальных институтов, которые часто подавляют его врожденные таланты и способности, чтобы обтесать и приучить к труду и послушанию. Индивидуум заканчивает один этап и подступает к следующему, уже предугадывая, что ждет его в ближайшем будущем. Часто шаг в сторону от этой цепочки событий кажется невозможным. Жизнь большинства людей оказывается предопределена заранее, и далеко не у всех получается направлять ее в желаемое русло.

Чувствуя поступь смерти, живя в эпоху, когда религиозные догматы подвергаются невиданному ранее скепсису, люди устремляются в групповую психотерапию, мистицизм или сексуальные игры, записываются на прием к психологам, пытаются немного ослабить давление неотвратимости их судьбы при помощи наркотиков и алкоголя. Они ищут комфортную ролевую модель, становясь приверженцами субкультур, проглатывая кинофильмы, пьесы, романы и книги по психологии, которые выходят на рынок растиражированными миллионами копий, словно фабричные изделия. При этом, не считаясь с логикой спроса и предложения, миллионы требуют не просто работы, но работы творческой, психологически наполненной или социально ответственной. Жители крупных городов, встроенные в глобальную систему индустриального производства, не только пользуются ее благами, но и испытывают мощнейшие кризисы, которые являются производными от этой системы. В то же время сама индустриальная цивилизация начинает сбоить и перестраиваться под напором уже побеждающей третьей волны — постиндустриальной цивилизации, которая уже сейчас эволюционным путем постепенно преобразует мир вокруг нас.